Ученик ремесленного училища связи Устинов Е. Ф. показал: „Перед войной в Катынском лесу… находился пионерский лагерь Облпромкассы, и я был в этом пионерском лагере до 20 июня 1941 года… Я хорошо помню, что до прихода немцев никаких ограждений в этом районе не было и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный”. „В лесном массиве Козьи Горы раньше, до занятия немцами Смоленска, была дача НКВД, однако проживавшие там люди никогда не запрещали нам, местным жителям, ходить в этот лес по ягоды и грибы. Мимо этой дачи мы ходили купаться на реку Днепр” (из показаний Кривозерцева М. Г., жителя деревни Новые Батеки, от 22 ноября 1943 г.). Аналогичные показания дали также Орлова Вера, учительница Гнёздовской начальной школы, Киселёва М. К., проживавшая на хуторе у Козьих Гор, Солдатенков Д. И., колхозник дер[евни] Борок Смоленского района, Сергеев Т. И., дорожный мастер, и др. В официальной справке от 3 января 1944 г за №17 смоленский городской Совет депутатов трудящихся удостоверяет что ”район Козьих Гор и прилегающих к нему Катынского леса и Красного Бора являлся местом отдыха трудящихся города Смоленска, местом маёвок и общественных гуляний и никогда, вплоть до захвата города Смоленска немцами (16 июля 1941 г.), не подвергался никаким ограничениям и запретам в смысле передвижения населения по всей указанной территории”. Смоленская областная промстрахкасса в своей справке за №5 от 5 января 1944 года удостоверяет, что район Козьих Гор и прилегающей к нему местности „являлся местом организации пионерских лагерей, принадлежавших системе промстрахкассы по Смоленской области”».
Если согласиться с тем, что расстрелы польских военнопленных в Катыни проводили сотрудники НКВД, то придётся признать, что действовали они наперекор жёстким требованиям служебных инструкций, выбрав для этого открытую и людную местность. Можно ли в такое поверить? По мнению сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий так оно и было. Хотя их выводам противоречат и здравый смысл, и практика расстрелов, реально проводившихся НКВД в других местах.
В 1945 году Ф. Гаек назвал «более чем странным, что служащие, даже если не принимать во внимание эстетические соображения, допустили бы превращение лесочка, где прогуливались и хотели набраться здоровья, в место массовых казней и погребения, допустили бы загрязнение воздуха трупными испарениями, в то время как в любой другой части России имеется много более подходящих мест?». И совсем уж курьёзным выглядит обнародованный В. Н. Шведом факт, что «в июне 1940 года на госдаче в Козьих Горах (Катынь) ловили рыбу члены Политбюро К. Е. Ворошилов и Л. М. Каганович. А в пятистах метрах от дачи, где они отдыхали, находилось захоронение нескольких тысяч людей – без гробов, присыпанных небольшим слоем земли. Любой медицинский работник скажет, что это бактериологическая бомба, не говоря уже о непереносимом трупном запахе. Что же получается, Ворошилов с Кагановичем в июне 1940 года в противогазах там ходили?». Утверждать это сторонники геббельсовско-польской версии катынских событий не берутся. Во всяком случае, пока. Не берутся они ответить и на вопрос писателя С. Ю. Куняева, который интересует многих. Куняев заметил, что «руки у расстрелянных были связаны бумажной бечёвкой, которая производилась только в Германии. Что, наши тупые палачи закупили у немцев заодно и бумажную бечёвку, чтобы замести следы? Между прочим, у нас были пеньковые шпагаты, и они были много крепче».
Но и это ещё не всё. Специальная Комиссия констатировала «полную идентичность метода расстрела польских военнопленных со способом расстрелов мирных советских граждан и советских военнопленных, широко практиковавшимся немецко-фашистскими властями во временно оккупированной территории СССР». Сторонники геббельсовско-польской версии катынских событий этот важный вывод игнорируют. Почему? Спор о том, существовали ли в Смоленской области лагеря особого назначения НКВД. Адепты геббельсовско-польской версии катынских событий и авторы исследования «Катынский синдром» уверяют, что якобы ещё в 1988 году польские эксперты Я. Малишевский, Ч. Майданчик, Р. Назаревич и М. Войцеховский «не оставили камня на камне от всей системы доказательств комиссии Н. Н. Бурденко… Ложная версия о содержании польских военнопленных до сентября 1941 г. в трёх лагерях особого назначения с использованием на дорожностроительных работах и о проведении расстрелов немцами были убедительно опровергнута. Как следует из справок МБ РФ, таких лагерей в 1940 г. и последующих годах не существовало. Так называемый майор Ветошников (начальник лагеря №1-ОН фигурировал как свидетель в сообщении комиссии Н. Н. Бурденко – О. Н.) службу в системе госбезопасности не проходил и является вымышленной фигурой». В общем, у польских историков получилось так, что ни этих лагерей, ни майора на свете никогда не было! Хотя опрос бывшего начальника лагеря №1-ОН, майора НКГБ В. М. Ветошникова, произведённый 23 января 1944 года, давно и не раз опубликован. Однако «убедительно опровергнута» информация о содержании польских военнопленных до сентября 1941 г. в трёх лагерях особого назначения НКВД только с точки зрения последовательных сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий. Иного мнения придерживаются В. Н. Швед и С. Э. Стрыгин. Ими были выявлены в ГА РФ документы, «доказывающие существование в 1940 – 1941 гг. к западу от Смоленска трёх исправительно-трудовых лагерей в составе Вяземского исправительно-трудового лагеря (Вяземлаг) НКВД СССР, задействованного с 1936 по 1941 год на строительстве новой автомагистрали Москва – Минск.
Вяземлаг состоял из 12 лагерных отделений. В девяти обычных лагерных отделениях Вяземлага содержались осужденные советские граждане. О контингенте трёх, известных, как Купринский АБР №10, Смоленский АБР №9 и Краснинский АБР №11 сведения отсутствуют. Районы дислокации этих трёх лаготделений совпадают с месторасположением трёх «лагерей особого назначения №1-ОН, №2-ОН, №3-ОН», указанным в совершенно секретной «Справке о предварительных расследованиях так называемого Катынского дела» от 18 января 1944 г. за подписью наркома госбезопасности СССР В. Меркулова и зам. министра внутренних дел С. Круглова. Исходя из того факта, что в районах западнее Смоленска не существовало никаких лагерей, кроме трёх лаготделений Вяземлага, можно с большой степенью уверенности утверждать, что Купринский АБР №10 – это Тишинский лагерь №1 -ОН (он же), Смоленский АБР №9 – это Катынский лагерь №2-ОН и Краснинский АБР №11 – Краснинский лагерь №3-ОН».
Далее авторы задаются вопросом, «почему, несмотря на утверждения Меркулова и Круглова, ни в одном обнаруженном документе НКВД не упоминаются эти лагеря ОН? К сожалению, на этот вопрос пока приходится отвечать вопросом – почему по истечении 60 с лишним лет вся информация о лагерях, зашифрованных под названиями Купринский, Смоленский и Краснинский АБЗ Вяземского лагеря НКВД СССР, содержащаяся в архивах РФ, строжайшим образом засекречена? Известно, что по всем лагерям НКВД давно открыты архивные документы. Что же за секреты хранят документы по трём вышеперечисленным лагерям?».
Выступая на думском «круглом столе» С. Э. Стрыгин констатировал: «Аналогичная «лакуна» выявлена в Российском государственном военном архиве в фонде 136-го отдельного батальона конвойных войск НКВД. Из массива рассекреченных документов батальона изъят архивный том с проектами приказов по данной воинской части за период с 15 марта по 12 июня 1941 года. Предположительной причиной изъятия именно этого тома (так называемой «книги проектов приказов») является перевод бойцов 2-й роты 136-го батальона с внешней охраны Козельского лагеря НКВД для военнопленных на внешнюю охрану Катынского исправительно-трудового лагеря Вяземлага («лагеря №2-ОН», по терминологии комиссии Бурденко). Изъяты также многие оперативные приказы по 136-му отдельному батальону за 1940 – 1941 годы, причём именно за те периоды, когда батальон занимался конвоированием польских военнопленных или внешней охраной Катынского лагеря. Депутатом Государственной Думы РФ В. И. Илюхиным выявлен факт изъятия в 1964 году из хранящихся в Информационном центре УМВД по Пензенской области архивных фондов Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД всех документов, касающихся заключённых, содержавшихся в 1940 – 1941 годах в Смоленском, Купринском и Краснинском асфальто-бетонных районах Вяземлага. Документы были вывезены из Пензы в Москву, где их следы затерялись». Продолжая разговор, необходимо сказать и о документах конвойных войск об этапировании поляков из лагерей военнопленных в областные управления НКВД. Историк Н. С. Лебедева утверждает, что термин «исполнено» в шифровках областных управлений НКВД о прибытии этапов пленных поляков означал «расстреляны». По её мнению, начальник Калининского УНКВД Д. С. Токарев, посылал шифровки заместителю Берии В. Н. Меркулову «14/04. Восьмому наряду исполнено 300. Токарев» и «20/1V исполнено 345», информировал о расстреле 300 и 345 польских военнопленных. С Н. С. Лебедевой категорически не согласны В. Н. Швед и С. Э. Стрыгин: «Данная гипотеза опровергается тем фактом, что начальник Осташковского лагеря Борисовец после каждой отправки в распоряжение Калининского УНКВД очередного этапа с живыми поляками направлял шифровку Токареву «10 мая исполнено 208. Борисовец», «11 мая исполнено 198. Борисовец». Это означало, что из Осташковского лагеря в адрес Калининского УНКВД отправлено 208 и 198 военнопленных поляков. Так что термин «исполнено» означал как подтверждение прибытия этих этапов, так и отправку этапов военнопленных или заключённых…Кстати, на документах НКВД, касающихся судьбы одного из основных “свидетелей“ расстрела поляков в Катыни Станислава Свяневича, оставшегося в живых по указанию Наркома внутренних дел Берии, также есть отметка “Исполнено“».
Этот мнимый «свидетель» расстрела после войны оказался на Западе, где в 1989 году (когда польское руководство давило на М. С. Горбачёва, добиваясь признания вины СССР за катынское преступление) в Лондоне опубликовал мемуары «В тени Катыни». В них он свидетельствовал, что видел, как автомашины с поляками направлялись в сторону Катыни. Последующие события, видимо, должно было дорисовать воображение, которое у сторонников геббельсовско-польской версии работает в исключительно одном направлении. Но фантазии – не аргумент!
Интересными наблюдениями поделился на думском «круглом столе» В. А. Сахаров. Профессор МГУ обратил внимание на то, что «абсолютное большинство военнопленных польских офицеров, направленных в апреле -мае 1940 года из Козельского лагеря УВП НКВД СССР в распоряжение УНКВД по Смоленской области, было осуждено Особым совещанием НКВД СССР к лишению свободы на срок не более 3 – 5 лет!» И «никто из них не был приговорен к смертной казни». В. А. Сахаров, указав на то, что «в сохранившихся документах конвойных войск (“путевые ведомости“) содержатся многочисленные прямые указания на то, что они конвоировали «лишенных свободы», то есть осужденных на жизнь в местах заключения, а не на смерть», сделал обоснованный вывод: «Невозможно всерьёз рассуждать о том, что все это делалось в нарушение решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года о расстреле польских военнопленных офицеров. Следовательно, эти документы служат ещё одним аргументом в пользу вывода о том, указанное “решение“ является не более чем примитивной фальшивкой». Для полноты картины скажем, что в 1940 году к польским военнопленным применялись репрессии, включая расстрелы. Правда, никакого отношения к Катыни они не имеют. А. Б. Широкорад пишет: «Вот, к примеру, дело полковника Станислава Либкинд-Любодзецкого 1879 года рождения. В царской России он был сотрудником охранки, потом служил у Колчака, а с 1920 по 1931 год работал в польской судебной карательной системе. Кроме того, ему инкриминировалось сотрудничество с японской разведкой, в частности переговоры с её главой генералом Хасебе, и т. д. В результате особое совещание при ЖВД вынесло пану Либкинд-Любодзецкому строгий приговор. Полковник получил 8 лет исправительно-трудовых лагерей, считая срок с момента ареста – 23 марта 1940 года. Почему же столь матёрый враг СССР отправляется на 8 лет за колючую проволоку, а тысячи офицеров, собранных „с бору по сосенке”, в апреле 1940-го – на смертную казнь, причём без суда и следствия?». Аналогичный вопрос возникал и у некоторых сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий. Прошедший Козельский лагерь Генрих Кожеховский и полвека спустя никак не мог «уловить логику в производившийся HKВД селекции: почему одних пленных отправляли на расстрел, а другим даровали жизнь? Среди последних было много ярых антикоммунистов, о чём русские прекрасно знали. И тем не менее им была дарована жизнь». Ответ на вопрос, за какие преступления выносились смертные приговоры, дают фрагменты расстрельных списков, обнаруженных С. Э. Стрыгиным в РГАСПИ [40]. Вот фрагмент протокола №30 заседания комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам от 19 августа 1940 года:
«23. ЯКУБОВСКИЙ Стефан Феликсович постановлением военного трибунала 5 Армии Киевского особого военного округа от 13 мая 1940 года приговорён к расстрелу по ст. 54-6 УК УССР за шпионаж в пользу бывш. Польши за денежное вознаграждение.
[ПОСТАНОВИЛИ:] Согласиться с применение расстрела к Якубовскому С. Ф.
24. КАЛИТА Мечеслав Томашевич, ЛЯУТЕРБАХ Тадеуш Викторович, ЖИБУР Збигнев Иосифович, ДАЛЬМАН Марьян Рудольфович и ГРАНОВСКИЙ Мечеслав Владиславович постановлением военного трибунала 12 Армии Киевского особого военного округа от 16 – 19 апреля 1940 года приговорены к расстрелу по ст.ст. 54-6 ч.1, 54-2 и 54-11 УК УССР за активный шпионаж в пользу бывш. Польши и участие в повстанческой к. р. организации.
[ПОСТАНОВИЛИ:] Согласиться с применение расстрела к Калита М. Т.. Ляутербах Т. В., Жибур З. И., Дальман М. Р. и Грановскому М. В.».
В числе приговорённых к расстрелу были и бывшие граждане СССР, ранее дезертировавшие из армии и с оружием бежавшие в Польшу. Е. Прудникова и И. Чигирин констатировали то, что во всех случаях «состав преступления налицо, судебный приговор имеется и по всем правилам утверждён. Теперь мы получили представление, за что в реальности расстреливали в СССР польских граждан. По расчётам Стрыгина, таковых было около 1000 человек. С учётом того, что всего в 1940 году было казнено 1863 человека, наверное, ещё меньше». Стоит принять во внимание и свидетельство члена сталинского Политбюро ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановича, который говорил о 3196 расстрелянных НКВД польских чиновников и офицеров, виновных в военных и уголовных преступлениях. Показательно, что не был расстрелян Леопольд Окулицкий. В августе 1941 года его освободили. Впоследствии генерал Окулицкий стал одним из руководителей «Армии Крайовой», боевиками «Армии Крайовой» только с июля 1944 года по май 1945 года было убито и ранено около 500 солдат и офицеров освободившей Польшу Красной Армии. В 1945 году Окулицкий был вновь арестован. С 20 по 22 июня 1945 года он проходил по «Процессу шестнадцати». И опять-таки не был расстрелян, а получил 10 лет лишения свободы. Ещё одним документом, опровергающим позицию сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий, является блокнот смоленского бургомистра Б. Г. Меньшагина, обнаруженный в делах городской управы после освобождения Смоленска. Вот запись от 15 августа 1941 года: «Всех бежавших поляков военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру». Характерно, что за фашистского прихвостня вступились сторонники геббельсовско-польской версии. Они заявили, что блокнот Меньшагина – фальшивка, сфабрикованная НКВД. Их не смутило даже то, что авторство Меньшагина подтвердила графологическая экспертиза его почерка и свидетельские показания его заместителя, профессора Б. В. Базилевского. Однако сторонники геббельсовско-польской версии показания Базилевского, как и всех других неудобных для них свидетелей, либо отметают с ходу, либо замалчивают. И это вместо того, чтобы их проанализировать. Доктор исторических наук, профессор А. Ю. Плотников напомнил о том, что «существует немало свидетельств местных жителей о том, что поляков видели и во второй половине 1940 года, и в 1941 году. Они преспокойно ходили колоннами и строили эту самую дорогу».
Встречал поляков и полковник в отставке Илья Иванович Кривой, который перед войной являлся курсантом Смоленского стрелково-пулемётного училища. В своём заявлении в Главную военную прокуратуру РФ от 26 октября 2004 года он описал факты встречи им под Смоленском летом 1940 года и в начале лета 1941 года подконвойных военнопленных польских офицеров и солдат. Его свидетельства весьма подробны и непротиворечивы. И. И. Кривой вспомнил, как летом 1941 г. «два – три раза лично видел пленных поляков на земляных работах по ремонту Витебского шоссе на участке от западной окраины Смоленска до пересечения железных дорог на Витебск и Минск в районе Гнёздово… Обычно поляки работали на Витебском шоссе группами от 4 – 5 до 15 – 20 человек. При этом рядом с ними постоянно находился конвоир в форме войск НКВД с карабином наизготовку. Если группа пленных поляков была небольшая (4 – 5 человек) – то один конвоир, если группа в 15 – 20 человек или больше – то двое или трое конвоиров». Сторонники геббельсовско-польской версии катынских событий игнорируют свидетельства ветерана, предпочитая иных свидетелей. Таких, как поручик Свяневич. Правда, биография этой «жертвы сталинских репрессий», противоречит геббельсовско-польской версии. Ю. И. Мухин пишет: «Его в составе этапа военнопленных в конце апреля 1940 г. привезли на станцию Гнёздово возле Смоленска, откуда военнопленные на автобусах направлялись в новый лагерь, а по геббельсовской фальшивке – прямо ко рвам, у которых их всех расстреляли. И этого Свяневича сталинские репрессии догнали как раз в Гнёздово – его арестовали по подозрению в шпионаже и отправили в Москву для следствия. Там следователи больше года не могли найти достаточно доказательств, чтобы этого Свяневича отдать под суд и расстрелять, в результате в 1941 г. после заключения союзного договора между СССР и правительством Польши в эмиграции поручика Свяневича амнистировали и освободили. И получается у геббельсовцев глупость, очевидная даже им самим: преступника, подлежащего расстрелу за шпионаж, почему-то больше года кормили и не расстреливали, а тех, кого ни в чём не обвиняли, вдруг взяли и расстреляли?».
Эта глупость – далеко не единственная. В. Н. Швед и С. Э. Стрыгин напомнили о пункте 10 «Временной инструкции о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД» от 28 сентября 1939 г., в соответствии с которым «принятые лагерем военнопленные перед тем, как разместить их в бараки, проходят осмотр. Обнаруженное оружие, ВОЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ и другие запрещённые к хранению в лагере предметы отбираются». Категорически требование о безусловном и тщательном изъятии любых вещей, позволяющих опознать личность расстрелянного, содержалось в должностной инструкции НКВД СССР по производству расстрелов, которой сотрудники наркомата неукоснительно придерживались в самых сложных ситуациях. Не было найдено никаких документов, позволяющих установить личности, на трупах заключенных тюрем Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, которых в конце июня – начале июля 1941 г. при отступлении в спешке расстреляли сотрудники НКВД и НКГБ по причине невозможности эвакуации. А в Козьих горах на 2815 опознанных трупах было найдено (внимание!) 3184 предмета, позволявших установить личность погибших!».
Складывается ощущение, что сотрудники НКВД, делая инкриминируемое им кровавое дело, всеми силами стремились как можно больше наследить. О том же говорится и в Рецензии на Заключение экспертов Главной военной прокуратуры (ГВП) [52]. Заключение экспертов ГВП было тщательно проанализировано в 2010 году В. И. Илюхиным, С. П. Обуховым, А. Ю. Плотниковым, А. Н. Савельевым, В. М. Кругом, А. Н. Колесником и Ю. В. Емельяновым. Признав документ не отвечающим требованиям уголовно-процессуального законодательства и являющимся «научно не обоснованным, юридически несостоятельным и ничтожным», они в своей Рецензии заметили: «По общему правилу, в соответствии со ст. 78 УПК РСФСР эксперты в осуществляемом ими исследовании и заключении не вправе выходить за пределы своей научной компетенции. В вводной части экспертного ”Заключения” эксперты указали сведения о себе и о своей специальности – два юриста (Б. Н. Топорнин, А. М. Яковлев); специалист сравнительной политологии, занимающийся изучением политики путем сравнения и сопоставления однотипных явлений в различных политических системах (И. С. Яжборовская), специалист Института славяноведения и балканистики, чья сфера деятельности – изучение истории, литературы, культуры, языка зарубежных славянских народов, а также других народов Балкан и Центральной Европы (В. С. Парсаданова); специалист Военной академии по спецдисциплинам, только каких – непонятно (Ю. Н. Зоря), специалист по раневой баллистике (Л. В. Беляев). Примечательно, что в составе экспертной комиссии нет ни одного криминалиста (исследовались ведь документы), судебного медика, биолога. В силу указанных обстоятельств напрашивается вывод, что, вопреки требованиям ст. 78 УПК РСФСР, высказанные „экспертами” суждения по представленным им объектам выходят за пределы продекларированных ими специальных познаний и основаны на личных бытовых представлениях и восприятиях исследуемых событий и фактов, что является существенным нарушением уголовно-процессуального закона» Далее в Рецензии на Заключение экспертов ГВП читаем: «Перед отправкой из Козельского лагеря в распоряжение HKВД Смоленской области всем польским военнопленным были сделаны прививки от брюшного тифа и холеры (весной 1940 г.). Этот факт был отмечен в ходе немецкой эксгумации в 1943 году». Здесь возникает очередной вопрос без ответа: зачем весной 1940 года перед оправкой из Козельска полякам надо было делать прививки, если их везли на расстрел?
Показательна судьба Заключения комиссии экспертов ГВП, авторы которого не нашли ни единого слова критики в адрес геббельсовско-польской версии катынских событий. E. Прудникова и И. Чигирин заметили, что в дальнейшем она «прокурорами не использовалась», что «вполне даёт понять, что это была за бумажка». Характерно и то, что в этой «бумажке» утверждается, что польских офицеров расстреливали в подвалах тюрем. «Тогда надо предположить, что вместе с трупами в Катынский лес свозились и гильзы. Экспертов подвела их склонность мыслить известными стереотипами. Видимо из чтения антисоветской литературы им стало известно, что в НКВД расстреливали в подвалах. Они не ознакомились с документами, из которых следует, что гильзы от немецких патронов лежали в могилах, вырытых в лесу, и попасть они туда могли только во время расстрела поляков». Но это ещё не всё. «Калибр, как известно, всегда был один и тот же – 7,65», – рассказывал журналист Юзеф Мацкевич, побывавший в 1943 году в Катыни. Этот факт, который сразу признали немцы, встревожил Геббельса. А. Ю. Плотников уточнил, что это были «немецкие патроны, гильзы немецкой фирмы “Густав Геншофф и компания“ – сокращённо “ГЕКО / GECO“ – калибра 7,65 и 6,35 мм, которые не могли быть априори использованы НКВД, потому что на вооружении НКВД стояли наганы
(калибр 7,62)». С этим согласен и Ю. В. Емельянов. Он заметил, что «обнаружение немецких пуль в трупах перечеркивало усилия гитлеровских фальсификаторов, и Геббельс приходил к неутешительному для себя выводу: „Если это станет известно врагу, то от всей катынской истории придётся отказаться“. Однако Геббельс ошибся. То, что было понятно циничному, но мыслившему логично главному лжецу Третьего рейха, не желали понять в кругах Польши, одержимых антисоветизмом и русофобией. Не желают или не могут понять этого и некоторые ответственные лица в нашей стране»
Ляпы в документах
Важнейшую роль в обосновании виновности сталинского руководства сыграли кремлёвские документы из «закрытого пакета №1», якобы «случайно» обнаруженного 24 сентября 1992 года в архиве Президента РФ комиссией в составе: руководителя президентской администрации Ю. В. Петрова, советника Президента Д. А. Волкогонова, главного архивиста РФ Р. Г. Пихоя и директора архива А. В. Короткова. В «закрытом пакете №1» был обнаружен важнейший документ – записка Л. П. Берии И. В.nСталину №794/Б от « » марта 1940 г. о содержащихся в лагерях для военнопленных 14736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, 97% которых по национальности были поляками, и 18632 заключенных тюрем западных областей Украины и Белоруссии, 10685 которых были поляками. В резолютивной части записки «предлагалось» НКВД СССР расстрелять 14700 военнопленных поляков и 11000 членов различных шпионских и диверсионных организаций. Также в «закрытом пакете №1» оказались выписка с решением Политбюро ЦК ВКП(б) №П13/144 от 5 марта 1940 г. по «Вопросу НКВД СССР» (два экземпляра), листы № 9, 10 из протоколов Политбюро ЦК ВКП(б) за март 1940 г. с решениями и рукописная записка А. Н. Шелепина Н. С. Хрущёву Н-632-ш от 3 марта 1959 г. с проектом постановления Президиума ЦК КПСС об уничтожении учётных дел расстрелянных польских военнопленных. Эта «находка» была обнаружена подозрительно вовремя. Впрочем, в книге «Тайна Катыни» В. Н. Швед и С. Э. Стрыгин отметили крайне важную закономерность: «В то время Конституционный суд рассматривал известное ”дело КПСС”. Документы из ”закрытого пакета №1” стали преподноситься сторонниками Ельцина как главное доказательство ”бесчеловечной сущности” коммунистического режима. Такие внезапные политические актуализации сопровождают всю историю катынских документов. Они приобрели исключительное свойство – появляться в нужный момент и в нужное время».
Заметим, что «Тайна Катыни» вышла в свет в 2007 году. А два года спустя указанная её авторами особенность катынских документов в очередной раз подтвердилась – в нужный момент они опять потребовались. Перед тем, как анализировать документы из «закрытого пакета №1», напомним, что они легли в основу Заключения комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу №159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле-мае 1940 года от 2 августа 1993 года. По верному замечанию В. Н. Шведа и С. Э. Стрыгина Заключение комиссии экспертов ГВП являет собой «последовательно изложенную польскую версию катынского преступления».
В. И. Илюхин, С. П. Обухов, А. Ю. Плотников, А. Н. Савельев, В. М. Круг, А. Н. Колесник и Ю. В. Емельянов заметили, что недостаток квалификации не помешал экспертам ГВП «взяться за разрешение вопросов из совершенно других областей и сделать безапелляционный вывод о том, что ”материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления – массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержащихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14522 польских военнопленных”. Эксперты ГВП пошли дальше и заявили в своём „Заключении”, что они установили и виновников ”раскрытого” ими преступления в лице И. В. Сталина, В. М. Молотова, Л. П. Берии, В. Н. Меркулова, Б. З. Кобулова, Л. Ф. Баштакова, П. К. Супруненко, С. Р. Мильштейна, В. М. Блохина, Н. И. Синегубова, Е. И. Куприянова, П. С. Сафонова, Д. С. Токарева, а также комендантов, шоферов, надзирателей тюрем».
Авторы Рецензии, заметив, что объектом экспертного исследования должны были стать материалы уголовного дела и собранные в нём доказательства, констатировали, что «экспертами» ГВП «никаких исследований документов уголовного дела № 159 в рамках данной экспертизы не проводилось. Начни эксперты исследовать на подлинность главный козырь сторонников теории сталинского геноцида польского народа, на который они многократно ссылаются в своем „Заключении”, – известную записку Л. П. Берии И. В. Сталину, „вдруг обнаруженную” Б. Н. Ельциным в сентябре 1992 года (напомним, что данная экспертиза назначена А. Ю. Яблоковым ещё 17 марта 1992 г.), и сразу возникнут вопросы: почему в материалах дела нет её подлинника, других решений ВКП(б) по данному вопросу, почему на ней отсутствует дата, почему текст из четырех машинописных листов выполнен на разных машинописных аппаратах; почему выписка из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) № 13/144 от 5 марта 1940 года никем не заверена; почему 24 сентября 1992 года Конституционный суд по так называемому делу „о запрете КПСС” усомнился в подлинности этих ”исторических документов” и исключил ”катынский эпизод” из рассмотрения. А усомниться было в чем. На выписке из решения Политбюро ЦК ВКП(б) (тоже якобы от 5 марта 1940 г.) о расстреле польских пленных имеются подчистки, исправления. Отсутствует оттиск печати, подпись секретаря ЦК, не обозначена его фамилия. Согласно отметке на выписке она была отпечатана в четырех экземплярах: одна из них передана Берии, две уничтожены и одна осталась в архиве на постоянное хранение.
Однако после обнародования Росархивом 28 апреля 2010 года документов „Особой папки” оказалось, что в ней имеется ещё одна выписка, которая в 1959 году якобы передавалась председателем КГБ Шелепину. Выписка также датирована мартом 1940 года. Но на ней уже указана фамилия секретаря ЦК КПСС – „Сталин” и стоит оттиск печати – „ЦК КПСС”, хотя общеизвестно, что в 1940 году Компартия не называлось КПСС, а именовала себя ВКП(б).