Елена Прудникова "«Хлебные войны» в советской России"
(Белая книга реформ) Результаты рыночного опыта оказались поистине сокрушительными. Если план первого квартала заготовок (июль–сентябрь) был практически выполнен, то во втором квартале вместо 376 млн пудов удалось заготовить только 176 млн, а экспортного зерна было доставлено в порты едва ли четверть от потребного количества. Годовой план пришлось снизить с 780 до 600 млн пудов, а хлебный экспорт — с 350 до 143 млн пудов.
Обеспечьте капиталу 10 процентов прибыли, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы». (Томас Даннинг)
Редко какой историк упоминает нынче о «хлебной стачке» 1927 года. Непопулярная это тема. Ведь нэп, как считается, был идеальным будущим России, альтернативой зловещей коллективизации. Может быть, он и не вывел бы страну в число авангарда цивилизованного мира, но зато и не привел бы к таким жертвам, как аграрная политика Сталина. Ну, так давайте посмотрим, как нэп на самом деле кормил страну. У нас почему-то бытует мнение, что нэпман — это мелкий лавочник. Давайте немного подумаем, может ли это быть. Ведь во время Гражданской войны власти так и не удалось обуздать спекуляцию. За это время торговцы, очень хорошо нажившиеся еще во время Первой мировой, еще больше разбогатели, приспособились к новому государственному строю. ВЧК их немножко пощипала, но не более того — и силы у чекистов были не те, и другой работы хватало. И, едва после окончания войны была снова разрешена частная торговля, на рынок хлынули огромные капиталы, накопленные во время обеих войн. Рулили ими отнюдь не мелкие лавочники, а крупные оптовики, имевшие собственные склады, мельницы, агентов-заготовителей, агентов по сбыту. Ни царское правительство, ни Временное их практически не преследовало, большевистское преследовало, но не сумело. И эти оптовики, оборзевшие за время полной безнаказанности, бесстрашно кинулись играть в азартные игры с государством.
Государство обязано заботиться о выживании населения — этого требует национальная безопасность. Советское правительство с самого начала взяло на себя обязательства снабжать города и отчасти крестьянскую бедноту недорогим хлебом (на самом деле не только хлебом, но и вообще дешевым продовольствием, но мы для наглядности станем говорить только о хлебе). И сразу же схлестнулось на хлебном рынке с частным торговцем. Во время войны с ним разговаривали конфискацией, а то и пулей — но война закончилась.
Как функционировал рынок Советской России? Государство покупало зерно у крестьян по среднерыночным ценам, и дешево продавало его населению. А государственные закупки оседлал частник. Он всегда мог установить закупочные цены чуть выше государственных, перехватить основную часть товарного хлеба и, воспользовавшись образовавшейся нехваткой, продать его на черном рынке. Без прибыли он не оставался в любом случае — и чем больше нехватка, тем больше прибыль. Частный рынок был объективно заинтересован в организации голода. Могло ли правительство позволить ему такие фокусы? Смешной вопрос. Есть, правда, для таких случаев наработанный механизм — выбросить на рынок большую массу зерна, сбить цены и потом скупить его обратно. Так государство окажется еще и в выигрыше, продавая хлеб дорого и получая его обратно дешево. Но для этого оно должно иметь резервы зерна. А резервов у Советской России не было. Все излишки шли на экспорт — чтобы купить хотя бы самые необходимые промышленные товары, поскольку в разоренной стране не производилось практически ничего.
Государство не могло и повышать заготовительные цены. Частная хлебная торговля состояла из двух звеньев: городского и сельского, нэпмана и кулака. При повышении заготовительных цен получалась перекачка госбюджета в карман деревенского спекулянта, если же цены не повышались, уже городской частник-нэпман снимал с рынка зерно, вызывал искусственный голод и получал огромные прибыли. Мощность частного рынка была настолько велика, что этот нехитрый механизм из года в год приводил к голоду — при любом урожае, хорошем, плохом, небывалом — любом!
И начались «хлебный войны».
Образцовыми можно считать события 1925/1926 заготовительного сезона. В этом году государство твердо решило следовать рыночным правилам, соблюдая при этом интересы маломощных крестьянских хозяйств. Оно собиралось форсировать заготовки, закупив до 1 января 70% хлеба по госплану вместо обычных 60–65%. Причин было несколько:
— поставить товар на европейские рынки до того, как там появится дешевый американский хлеб и начнется падение цен;
— увеличить осенний спрос, повысив тем самым цены в интересах маломощных хозяйств, продававших зерно осенью для уплаты налогов;
— уменьшить осеннее предложение хлеба, снизив налог и перенеся срок уплаты на зиму, чтобы не допустить сильного падения цен, опять же в интересах маломощных хозяйств;
— уменьшить весенний спрос и, соответственно, цены — снова в интересах маломощных хозяйств и в пику частным торговцам.
Для обеспечения заготовок приготовили товарный фонд, а главное — решено было приложить все усилия, чтобы удержаться от административных методов. В этом году всем был обещан рынок. И рынок пришел — но совсем не так, как ожидалось.
С самого начала все пошло наперекосяк. В стране существовало четыре категории заготовителей: государственные плановые, кооперативные, внеплановые (т.е. нецентрализованные государственные и кооперативные организации потребляющих районов) и частники. Еще летом государство-заготовитель совершило ошибку, чем сразу искорежило весь процесс. Чтобы русское зерно первым успело на европейские рынки, решено было в августе, когда хлеб еще не до конца убран и не обмолочен, повысить закупочные цены. Это сыграло на руку не беднякам, а, наоборот, самым зажиточным крестьянам, имевшим уборочные машины и батраков. Они успели продать свой хлеб дорого, а поскольку уплата налога для них не представляла проблем, заодно подмели и промышленные товары, которые доставили на рынок в количестве, рассчитанном совсем на другого покупателя и на другой объем денег у потребителей. После чего, удовлетворенные, вышли из игры.
Небогатые же крестьяне, получившие отсрочку по налогам, не торопились везти хлеб, поскольку традиционно полагали осенние цены низкими, спешить им было некуда, промышленных товаров в продаже не наблюдалось, а дел в хозяйстве в сентябре хватает. В результате подвоз резко упал, а цены, соответственно, взлетели намного выше задуманного. Экспортная программа срывалась, предложение хлеба на мировом рынке увеличивалось, высокие заготовительные цены грозили сделать экспорт и вовсе нерентабельным, и правительство, не выдержав, снова занялось механическим регулированием, чем радостно воспользовались внеплановые заготовители, не имевшее таких ограничений. В некоторых губерниях им доставалось более 40% хлеба.
Однако административный ресурс еще далеко не иссяк. В ноябре в ряде хлебопроизводящих районов началась «транспортная война» с внеплановыми заготовителями — велено было отправлять их грузы по железной дороге в последнюю очередь. А поскольку вагонов традиционно не хватало, то очередь отодвигалась на конец заготовительной кампании. Кое-где получилось: заготовители из отдаленных губерний прекратили работу, но те, кому добираться было недалеко, стали вывозить зерно гужевым транспортом — пока власти не перекрыли и этот канал. Поскольку плановые заготовители все еще обслуживали в основном экспорт, то в стране, при вполне нормальном урожае, стало не хватать хлеба. Частник, естественно, просочился сквозь все ограничения и стал грести прибыли лопатой.
Кончилось все тем, что в январе были установлены единые закупочные цены для плановых и внеплановых заготовителей, а кое-где их распространили и на частников.
Результаты рыночного опыта оказались поистине сокрушительными. Если план первого квартала заготовок (июль–сентябрь) был практически выполнен, то во втором квартале вместо 376 млн пудов удалось заготовить только 176 млн, а экспортного зерна было доставлено в порты едва ли четверть от потребного количества. Годовой план пришлось снизить с 780 до 600 млн пудов, а хлебный экспорт — с 350 до 143 млн пудов. По причине проваленной экспортной программы уменьшилось количество импортных товаров. Все это вызвало очередной скачок цен на промтовары и увеличение «ножниц» цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, что ударило в первую очередь по маломощным хозяйствам.
Единственный плюс заключался в том, что в деревне осталось много хлеба, и следующий заготовительный сезон прошел спокойно.
Еще более сокрушительное поражение потерпело государство осенью 1927 года — и, что самое обидное, из-за политики. Весной английские власти предприняли серию беспрецедентных выпадов против СССР, включая разгромы посольств в Китае и торгового представительства в Лондоне. Советское правительство заявило о том, что англичане намерены напасть на СССР, заставив Лондон объясняться со всем миром по поводу своих намерений. Воевать, в общем-то, никто не собирался, но… но народ-то об этом не знал!
Рынок отреагировал на «военную тревогу» так, как и должен был: с прилавков смели практически все продовольствие, и, что хуже, продажа хлеба государству практически прекратилась, а цены на черном рынке взлетели до небес. Уже в октябре в городах начался голод. В нормальных государствах в такой ситуации начинают действовать специальные законы, направленные против спекуляции. В СССР для подобных случаев существовала 107-я статья УК. Сроки по ней давали смехотворные: до года при отсутствии сговора торговцев, до трех при его присутствии, зато она предполагала конфискацию товара. Ее и стали применять в массовом порядке, находя при этом колоссальные запасы продовольствия. В январе 1927 года Экономическое управление ОГПУ докладывало в очередной сводке: «Украинская ССР. При арестах частников в Черкассах, Мариуполе, Первомайске, Харькове и в других районах Украины выявлен целый ряд тайных складов хлебопродуктов, припрятанных в спекулятивных целях. В Черкассах, например, было обнаружено припрятанными 20 650 пуд. ячменя, в Мариуполе — 10 000 пуд. подсолнуха, Первомайске — 10 700 пуд. пшеницы и 3000 пуд. подсолнуха, Харькове — 1500 пуд. пшеницы, в Прилуках — 3500 пуд. и в Одессе — 1500 пуд. пшеничной муки...
Самарская губ. Всего по губернии арестовано 44 частных хлебозаготовителя... Репрессии немедленно оказали самое благотворное влияние на губернский хлебный рынок... Особо значительное снижение цен на пшеницу имеет место на рынке г. Самары: здесь цена с 2 руб. 10 коп. упала до 1 руб. 50 коп...
...Уральская область. В связи с крайне развившейся спекуляцией по мануфактурным товарам по Уральской области было арестовано до 70 частных мануфактуристов. У некоторых из них обнаружили припрятанные запасы мануфактуры до 8000 метров, а готового платья — до 1000 изделий».
Только Тамбовский губотдел докладывал: «Приблизительный размер оборота в текущую кампанию арестованных хлебозаготовителей нами определяется до 15 000 000 рублей». Даже при ценах в полтора рубля за пуд зерна это означает 10 млн пудов, при валовом сборе по всему центрально-черноземному округу в 450 млн пудов и товарности, в лучшем случае, не более 20%. И это только арестованные спекулянты, а сколько было не арестованных?
Результаты поначалу получились вполне приличные — цены упали, крестьяне повезли на заготовительные пункты зерно. Но потом дело застопорилось. Дело в том, что хлебные запасы накапливались на двух уровнях: в городах на тайных складах и по деревням, у кулаков. В городах тайные склады чекисты хорошо погромили. Но это не значит, что крупный деревенский поставщик вот так просто возьмет и отдаст товар государству. Зерно на ссыпные пункты везли середняки, а кулак, владелец основных запасов хлеба, ждал благоприятной погоды.
Тут надо пояснить, откуда кулаки брали хлеб. Какую-то часть они выращивали в своих хозяйствах, но куда больше получали за счет скупки хлеба у мелких хозяев и деревенских гешефтов. Что любопытно: бедняки, вывозившие по паре десятков пудов зерна, находили государственные цены вполне для себя приемлемыми, в то время как кулаков они не устраивали. В 1927 году в Сибири, например, кулачество требовало повышения заготовительных цен в три раза! Понимаете, что это значит? Это значит, что деревенские скупщики тоже не давали за пуд больше рубля. И вот, скупив у односельчан зерно по дешевке, они хотели втридорога продавать его государству, ограбив как маломощных крестьян, так и госбюджет. При уходе с рынка городского торговца кулаки все равно не везли зерно на государственные ссыпные пункты, а придерживали его с тем же расчетом — дождаться голода и высоких цен, а уж там найдется, кому продать. Одновременно тихо умерла внутридеревенская торговля — беднота не имела возможности платить кулаку столько, сколько он запрашивал.
Могло ли государство это допустить? В 90-е годы — нет проблем: хоть в три, хоть в десять раз! Но не в 20-е… Советское правительство имело богатый опыт хлебозаготовок. Еще в гражданскую, во время запрета свободной торговли, к держателем излишков зерна применялся простой механизм: не хочешь поставлять зерно по государственным ценам, отдашь даром, в порядке конфискации. Советский Уголовный Кодекс тоже предусматривал эту меру. Еще и дешевле выйдет…
В начале 1928 года 107-я статья УК начала массово применяться к кулакам. Сперва им предлагали добровольно сдать хлеб по госценам. Если они отказывались, шли по дворам, и тогда уже брали все, кроме нормы на прокорм, и даром. В Сибири, например, средний размер конфискованных излишков одного хозяйства составлял 886 пудов (около 14,5 тонн). Что показательно, 25% конфискованного хлеба тут же выделялась бедноте по льготным ценам или в кредит.
В этом году голод удалось кое-как преодолеть, но не было никакого сомнения в том, что ситуация повторится и на следующий год. Она повторилась — и на следующий год, и потом.
Что делать?
Некоторый толк от применения 107-й статьи, конечно, существовал, однако ясно было, что «хлебные войны» станут повторяться каждый заготовительный сезон. ОГПУ слой за слоем снимала городских частников, но они, отсидев свой смешной срок и достав припрятанные деньги, снова брались за старое. У кулаков конфисковывали припрятанный хлеб, но с каждым годом они прятали его все изощреннее — зарывали в ямы, размещали по бедняцким амбарам, вывозили прямо из-под молотилки. И каждый год, снова и снова частная торговля ставила страну на грань голода. ОГПУ не могло решить проблему — надо было менять саму экономику деревни.
От «хлебных войн» в первую очередь страдали даже не горожане — правительство все же находило хлеб на то, чтобы прокормить 20% городского населения СССР. Страдала от голода крестьянская беднота, которой тоже приходилось покупать зерно втридорога. Они пытались добыть хлеб в городе — результатом стала карточная система, которую вводили местные власти, чтобы защитить своего покупателя от наплыва голодных селян. Карточная система — не следствие коллективизации, как принято думать, ее вызвали к жизни рыночные забавы нэпа.
«Хлебные войны» поставили и без того не евших досыта крестьян на грань вымирания. Еще и поэтому нельзя было тянуть с коллективизацией — до изменения структуры производства путем «постепенного и добровольного» объединения эти люди попросту не доживут. Коллективизация изменила бы ситуацию на селе через несколько лет, превратив кулака из крупного в мелкого хозяина и лишив его возможности спекулировать хлебом. С повышением валового сбора (даже маленькие, бедные и неорганизованные колхозы, как правило, давали лучший урожай и большую прибыль на двор, чем единоличные хозяйства) тема черного рынка была бы закрыта, и городская спекуляция умерла сама собой, а кулаку пришлось бы на общих основаниях сдавать зерно государству. Все это случилось бы, если бы удалось провести коллективизацию мирным путем, но события пошли иначе....(Источник)
Антисоветские колхозные штампы За последние два десятка лет были вложены десятки миллиардов долларов для того, чтобы создать в мозгу сограждан образ кошмарной жизни в сталинском СССР. Причины этого уже не раз объяснялись – это общество было очень сильным цивилизационным конкурентом обществ экслуататорского типа, страх западной элиты перед сталинским СССР столь силён, что они и их шавки пытаются вытравить любую память о героическом периоде нашей страны, заменив историю набором лживых бредовых мифов. В честном научном соревновании антисоветчики проигрывают с разгромным счётом, оказывается что они не в состоянии доказать ни одного из своих утверждений – ни десятков миллионов «репрессированных», ни нищеты в СССР, сравнительно с уровнем жизни тех лет, ни каторжных условий жизни, ни неэффективности экономики, ничего вообще. Поэтому отсутствие аргументов компенсируется мощью оболванивающей пропаганды и технологиями манипуляции психикой. Антисоветчики крайне редко бывают умными людьми, обычно это осознанные геополитические враги со своими интересами. Отечественный антисоветчик – это либо подлец, либо дурак различной степени, то есть в медицинском смысле слабоумный, вне зависимости от позиции в обществе и полученного формального образования.
Само построение СССР показало, что из части тупых дебилов Советской Власти удалось воспитать людей и это было самым большим её успехом, предопредилившим все остальные успехи. Абсолютно все антисоветские штампы - тупая и наглая ложь, рассчитанная действительно на умственно дефективных нравственных дегенератов. Слабоумные сограждане, составляющие, увы, абсолютное большинство, неспособны к самостоятельной мыслительной деятельности в обычных, неэкстремальных условиях, а мыслят внушёнными штампами. Вернее, слово ”мыслят” не подходит, они, скорее, реагируют выдавая выработанные условно-рефлекторные реакции на сигналы-раздражители. Мыслительные процессы идут только на самом минимальном уровне, если они не стимулируются серьёзными внешними стимулами. Созданием сигналов-раздражителей (штампов или слоганов) как раз и занимаются пропагандисты. Точно так же, как у дрессированной собачки, лающей при щелчке пальцев дрессировщика у дебилов в мозгу при слове «Сталин» сразу появляется реакция – «массовые репрессии», при слове колхоз - «крепостной строй», «работа за палочки» и так далее. Просто и очень эффективно, если аудитория состоит из дебилов. Пропагандисты знают что делают – их бред рассчитан именно на ту аудиторию, которой и является большинство дорогих сограждан. Если бы это было неэффективно, то этот подход не использовался бы во все времена по всем континентам.
Интересно, что граждане, способные решать сложные математические и инженерные задачи, которым их обучили, знающие несколько языков и прочитавшию целую библиотеку умных и глубоких книг тупо повторяют совершенно идиотские штампы про «десятки миллионов репрессированных», «колхозное рабство», «заградотрядах, стрелявших в спину», «Сталин разрушил страну» и всё такое прочее. Оказалось подтверждено общественной практикой, что заучивание формул, умение играть прекрасную музыку, чтение самых лучших книг сами по себе не приводят вид гомо сапиенс к к способности мыслить, хотя голые одомашненные обезьяны могут успешно имитировать эту способность путём повторения заученных алгоритмов и штампов. Это всего лишь успешное подражание, а не самостоятельная умственная деятельность.
Дебилами, в том числе и квалифицированными ( усвоившими и запомнящими много алгоритмов) очень просто управлять, особенно если в руках управляющего есть машина для производства штампов и вкладывания их в черепную коробку дебилов. Увы, это просто одомашненые приматы, способные к повторению довольно сложных умственных операций, но способных к самостоятельному мышлению разве что только в критической ситуации. Увы, пока не будет решена задача независимого критичного мышления, стабильный социализм, Общество Будущего, о котором мечтали лучшие умы человечества и который строили большевики, невозможен. Социализм – это общество людей, а не голых одомашненных обезьян. Как решить эту задачу, пока не вполне понятно. Но тут важно то, что короткая история СССР хотя бы поставила этот вопрос.
В связи с катастрофической деградацией лучшего в мире, но всё равно катастрофически недостаточного для развития мышления советского образования имеет смысл остановиться на некоторых моменты наиболее частов встречающихся антиколхозных штампов. Это будет полезно молодёжи, не получившей советского образования, да и для граждан постарше, но желающих мыслить независимо, будет полезно освежить взгляд на окружающий мир. Почему-то чуть ли не первое, что встречается – повсеместное употребление уж совсем тупыми жуликами выражения вроде «вот таким оказался колхозный рай...» Позвольте, но рая крестьянам в СССР никто никогда не обещал. Всё, что Советская Власть с самого начала обещала крестьянам – это равная для всех возможность работать на земле и равноправие с другими сословиями. Всё остальное является инфантильной фантазией неспособных к адекватному восприятию реальности граждан.Интересующееся могут проверить декреты Советской Власти и работы Ленина, главы Совета Народных Комиссаров.
Что интересно, также чрезвычайно часто встречаются истерические выкрики о некой «беззаконности» действий Советской Власти «типа имели ли она право...» Это отличный пример слабоумия. Верховный Совет Народных депутатов был именно верховной властью в стране и принимал любой закон, который считал нужным. Он мог бы принять закон «расстрелять завтра всех кулаков и эксплуататоров» (а такие предложения от народных депутатов действительно были на разных уровнях) и это был бы жестокий и бесчеловечный, но закон. В период между созывами сессий Верховного Совета страной управлял Совет Народных Комиссаров – Совнарком. Мог ли, например, Совнарком принять решение о раскулачивании, то есть лишении имущества? Мог - и всё было строго по закону. Точно так же, как правительства других стран принимали решения о безвозмездном изъятии имущества у владельцев в ряде обстоятельств – при войнах, катастрофах, решениях о безвозмездной национализации (например, в Торонто в начале ХХ века были безвозмездно национализированы элетросети), всегда любили на Западе и обобрать идейных противников. Например, в 40-х годах лейтенант-губернатор Канады (наместник королевы) выпустил т.н. «закон о висячем замке», согласно которому любое частное помещение, где велась коммунистическая или просоветская пропаганда немедленно конфисковывалась. Для живущие в мире своих либеральных фантазий граждан это будет откровением. «Святость и неприкосновенность» частной собственности – весьма и весьма относительна, если эта собственность не принадлежит реально правящей страной высшей элите.
По субъективному мнению, следующее по распространённости тупое враньё о том, как при коллективизации «у крестьян отняли землю». Это несколько удивительно, потому что это проходили все в советских школах - земля с самого первого дня Советской Власти была объявлена общенародной собственностью и никогда Советское Государство никому не передавало её в собственность. В том числе и крестьянами. Земля принадлежала только всему Советскому Народу – крестьянам, рабочим, студентам, учёным, рыбакам, оленеводам, школьникам и даже тем поколениям, которые ещё не родились. С самого начала крестьяне могли безвозмездно пользоваться землёй, но не могли ей владеть – то есть продавать, передавать по наследству, закладывать и т.д. Это были правила игры с самого первого дня Советской Власти и крестьянин их полностью принял, проголосовав винтовкой в Гражданскую. Порядок пользования землёй (кому выдать какой кусок земли, для чего его использовать и т.д.) определялся Советами Народных Депутатов, их постановлениями, а на уровне страны, очевидно, что Совнаркомом, согласно письменным директивам которого проводилась Коллективизация. Землю у крестьян при Коллективизации никто не отбирал и не мог отобрать – они на ней как работали, так и продолжали работать, только не лично, а в составе равноправного коллектива таких же крестьян. Если крестьяне категорически не желали вступать в колхоз, то им выделялся соответствующий участок земли – права на землю крестьянина в СССР не мог лишить никто. Даже выселенные кулаки были вправе потребовать участка земли и местный Совет был должен был его предоставить. Сменился ли собственник земли в СССР (общенародная)? Нет, как было так и осталось. Стал ли крестьянин в составе кооператива платить за землю? Нет не стал. Просто часть земли обрабатывалась совместно, а часть была в личном пользовании (личном подворье). Интересно, в те годы крестьяне не выдвигали никаких претензий по поводу «отъёма земли», они отлично знали что и кому принадлежит. Все проблемы коллективизации были исключительно по поводу инвентаря и скота. А истерика идиотов по поводу «отнятой у крестьян земли» началась уже в «перестройку», когда почти ушли поколения, видевшие коллективизацию в достаточно зрелом возрасте, чтобы более-менее понимать что и кому принадлежит .
Следующая ложь, точнее, полуправда - «крестьян загнали в колхозы». Действительно немало крестьян загнали в колхозы местные власти в течение 1929 года, однако центральная власть в Москве по настоянию Сталина отменила это решения и все желающие могли выйти из колхоза вместе со своим инвентарём и скотом в течение всего 1930 года. Времени было более чем достаточно даже для сильно заторможенных граждан. Все колхозники, пришедшие после 1931 года пришли или остались в колхозах добровольно. Они подвергались активной пропаганде, но вступили они именно сами, как это ни больно признать антисоветчикам.
Не упомянуть при описании антиколхозных штампов знаменитого выражения «колхозы были видом крепостного права» это как снять вестерн без драки в салуне и перестрелки ковбоев. Сравнивать крепостное право и колхозы может только конкретный идиот. Эти явления не имеют ничего общего, кроме того, что там и там существуют крестьяне и земля.
При крепостном праве крестьяне лично зависимыми были прикреплёнными арендаторами земли, оплачивавшими аренду у барина (феодала, помещика) либо деньгами и продуктами натурального хозяйства (оброк), либо работой определённое время на земле помещика (барщина). Помещика не интересовало, чем крестьянин занимается на своём наделе, его интересовала только выплата его доли. Совершенно очевидно также, что никакой продукт с помещичьей земли среди крестьян не распределялся, это была собственность помещика. За само предложение такого такого рода крестьянина бы просто запороли насмерть на конюшне. В колхозе же распределение произведённого продукта было принципиально иным – часть его распределялась среди членов кооператива, часть расходовалась на другие нужды. Произведённый на помещичьей земле продукт и сданный крестьянами оброк был в полном владении помещика, чем он успешно пользовался, продавая его за бесценок на зарубежных биржах, спуская деньги во всяких парижах и баден-баденах. Это не говоря о том, что крепостной крестьянин облагался ещё и государственными повинностями – воинской, строительной, дорожной и т.д. Государство и помещик не должны были крестьянину вообще ничего – ни образования, ни медицинской помощи, ни развлечений. Сама постановка вопроса об этом запросто приравнивалась к призывам к мятежу. А в колхозах попытка лишить колхозника этих неотъемлемых прав расценивалась бы как контрреволюционное преступление и сулило не меньшие неприятности. Как видим, ситуация в колхозах даже близко не походила на ситуацию в крепостной деревне.
Далее. Крепостной не мог уехать из своей деревни вообще. Никуда. Ни в город, ни в другую деревню к другому помещику, никуда вообще. Насчёт городов мы поговорим чуть ниже. Зададим другой вопрос - а в другой колхоз, другой район, другую республику колхозный крестьянин мог уехать? Очевидно, что сколько угодно. Не встречал ещё наглых дураков, утверждавших, что это было нельзя. Другое дело, что в реальности крестьянину это сделать весьма сложно – что делать с хозяйством? Но если он желал оставить его, имел возможность легко продать или, к примеру, это был молодой парень – нет проблем, езжай, куда хочешь. При этом он должен был урегулировать дела со своей долей в колхозе, но с отъездом проблем не было. Мог ли колхозный крестьянин в любое время покинуть колхоз? Да, но если он покидал колхоз без согласования с членами кооператива, то его из кооператива исключали и пай не выплачивали, что совершенно справедливо. В конце концов колхозный крестьянин мог бы бросить хозяйство и уехать. В случае крепостного права полиция обязана была поймать беглого и вернуть хозяину. Только представьте себе картину – НКВД не ест, не пьёт, не ловит шпионов, не борется с бандитами, а ловит по городам и весям уехавших из деревень колхозников и возвращает их под конвоем назад. Имели ли право государственные органы насильно вернуть крестьянина в колхоз, откуда он уехал? Для слабоумных антисоветчиков это будет удивительно, но для того, чтобы милиция вернула крестьянина домой под конвоем, ей нужен закон, на основании которого это делается. На основании чего крестьянин будет арестован, на основании чего будет выделен конвой? Спросят начальника отделения: «Почему ты с преступниками не борешься?», а он в ответ: «А они у меня все сотрудники по Союзу ездят, ловят беглых колхозников, а потом конвоируют их домой!» Да, кстати, а за чьей счёт будет всё это веселье – командировочные конвою, проездные документы для конвоируемого и сотрудников милиции и т.д.? Так был ли такой закон в СССР – возвращать «беспаспортных крестьян» в колхозы силой? Почему-то не было. К слову, если у крестьянина нет прописки, то и жить в конкретном населённом пункте его не заставит никто. Так какой же это крепостной? Каким конкретным идиотом надо быть, чтобы нести такую ахинею? Ещё пример: могла ли колхозница, выйдя замуж, переехать в другой колхоз или в город? Мог ли кто-то её остановить и потребовать, чтобы она никуда не уезжала и не выходила замуж? Бред, не правда ли? Подобное даже представить себе невозможно. В моей семье несколько родственников так выходили женились и выходили замуж, без малейший вопросов переезжали в другие села и города. Единственным ограничением было, как везде и всегда для крестьян – период сева и уборки, что несложно потерпеть. В крепостном обществе крестьянка не могла бы в принципе выйти замуж за крестьянина, принадлежащего другому барину – ей барин терял работницу. В виде исключения были случаи, когда барину падали в ноги и он мог продать крестьянку по согласованию с другим барином или поменять на что или кого-либо. Было ли в СССР что-либо подобное? Такого не утверждают даже конченые дегенераты. Зададим ещё несколько вопросов, чтобы показать, что колхозный строй не имел ни малейшего отношения к крепостному. Например, мог председатель колхоза продать крестьянина другому председателю или поменять дворовых, в смысле, колхозных девок, к примеру на трактор? Неужели нет?! ......
Теперь о том, отнимали ли у крестьянина хлеб. Хлеб в колхозе являлся собственностью кооператива как юридического лица, которое имело свои обязательства. После исполнения этих обязательств крестьянину выдавалась его доля согласно трудодням. Отбирал ли у крестьян кто-либо хлеб, выданные за трудодни? Таких случаев неизвестно и быть их не могло, потому что крестьяне умерли бы с голоду. Отбирали ли хлеб у колхозов бесплатно? Действительно так и никто никогда этого не скрывал и вообще-то весьма небольшую долю, кстати, подобным образом «отнимают» во всех странах мира. Называется – налог, он необходим для существования государства как целого. Крестьяне платили налоги всегда, как до колхозов, так и до Революции. То есть изъятое в виде налога – не может быть грабежом по определению, хоть некоторые своеобразные граждане, живущие в своём иллюзорном мире, утверждают, что все налоги есть грабёж. Оставшуюся часть колхозы отдавали в виде платы за услуги МТС, оплачивали взятые кредиты и ссуды и остальное сдавали государству по твёрдым, заранее установленным ценам – так происходит во всём мире и это, кстати, договорно-финансовые отношения. Где это видано, чтобы крестьяне не возвращали банкам ссуды (кстати, исключительно льготные), не оплачивали услуги транспортных компаний и т.п.? Так где тут грабёж? Колхозам не платили за сданный хлеб? Это враньё – Советское государство было самым надёжным плательщиком. Цена за хлеб для колхозов (крестьянских объединений) была слишком низкой и нерыночной? Это у граждан, живущих в своих рыночных иллюзиях фермеры во всём мире вывозят хлеб на рынок и устанавливают свободные цены, подобно тому, как они устанавливались на яблоки на колхозных рынках. На самом деле подобное в современно мире, да и раньше – большая редкость. Как правило, крестьяне продают свой хлеб компаниям-монополистам по строго фиксированным ценам, никакого рынка для них нет и близко. А вот для компаний-монополистов рынок как раз есть – они и получают всю разницу между рыночными колебаниями и хлебом, полученным от фермеров по фиксированным ценам. Здесь тоже ничего вопиющего не происходило – госмонополист скупал хлеб у колхозов по фиксированным и довольно низким ценам, а потом распределял среди горожан по карточкам и свободным ценам. ....