Плач РПЦ по царю (часть вторая)

(Часть первая) Поскольку в церковных богослужебных книгах определениями Синода 7—8 и 18 марта 1917 г. было произведено упразднение молитв о царской власти, то тем самым дом Романовых фактически был объявлен «отцарствовавшим». 

Следовательно, уже 9 марта, после выхода вышеупомянутого послания Синода, во-первых, завершился процесс перехода РПЦ на сторону Временного правительства, на сторону революции и, во-вторых, Св. синод фактически осуществил вмешательство в политический строй государства: революционные события были официально объявлены безальтернативными и бесповоротными. По словам о. Сергия Булгакова, «Россия вступила на свой крестный путь в день, когда перестала молиться за Царя» [59]. Фактически согласен с ним и Н.Тальберг, который летом 1920 г. так отозвался о сделанных в марте 1917г. изменениях богослужебных чинов РПЦ: «С первых же дней революции, ... когда в храмах Божиих впервые начинали святотатственно возносить молитвы за «благоверное» Временное правительство, ясно было, что Россия докатится и до большевизма, и до проигрыша войны» [60].
Действия высшего духовенства по изменению богослужений были, на первый взгляд, вполне последовательны и логичны: поскольку до революции церковное поминовение царя носило личностный, персонифицированный характер (в большинстве случаев император упоминался в молитвах по имени и отчеству), то упразднение молитвословий о царе казалось вполне закономерным. Однако вследствие отмены Св. синодом поминовения «имярека» автоматически исчезла и молитва о самой царской Богом данной власти [1 Цар. 8, 4—22], освященной церковью в особом таинстве миропомазания. Тем самым, при сохранении молитвы о государственной власти вообще, в богослужебных чинах произошло сакральное изменение: царская власть оказалась «десакрализована» и уравнена с народовластием [61], чем фактически был утвержден и провозглашен тезис: «всякая власть — от Бога»; то есть и смена формы государственной власти, революция — тоже «от Бога».
Поясняют логику Синода и его определения от 18 и 20 марта об изменении надписей на выходных листах вновь издаваемых богослужебных книг и надписи на антиминсах [62]. Суть этих изменений была одна. Так, надпись на антиминсе, кроме даты его освящения, ранее содержала и пояснение: в царствование какого императора («имярек») он освящен. Синодом для антиминса был утвержден новый текст: «По благословению Святейшего Правительствующего Синода, при Временном правительстве всея России священнодействован» [63]. В данном случае замены были оправданы временным характером поминовения государственной власти. В других случаях, касающихся именно богослужения, а не надписей на церковных предметах и книгах, поминовение царя носило более вероучительный (то есть в определенном смысле идеологический), нежели временной смысл. Так, в Богородичном тропаре [64] утрени [65] после произведенной богослужебной замены поминовения царя [66] по всем церквам РПЦ должны были произноситься такие слова: «Всепетая Богородице, ...спаси благоверное Временное правительство наше, ему же повелела ecu правити, и подаждь ему с небесе победу» [67]. Этим «вероучительным» молитвословием Синод фактически провозгласил тезис о божественном происхождении власти Временного правительства.
Позже отдельные представители духовенства на местах самостоятельно начали вносить аналогичные, почти догматического характера нововведения не только в установленные молитвы, но и в Священное Писание. Так, слова 20-го псалма: «Господи, силою Твоею да возвеселится царь»[68] в некоторых храмах читались как «...силою Твоею да возвеселится Временное правительство»[69]. Известен даже случай, когда Бог и Божия Матерь на церковных службах не поминались как Царь Небесный и Царица Небесная [70].
В связи с проводимой Св. синодом общецерковной политикой богослужебное творчество духовенства на местах проявлялось и в другом аспекте. Так, до весны 1917 г. заметное место на церковных службах занимало моление о столичных городах, в которых жили, или когда-либо жили цари, хотя бы и не христианские. Эти города в церковных чинах именовались «царствующими». К ним, кроме столицы Российской империи, относились Москва, Казань, Астрахань, Тобольск, Тифлис и Варшава. В этих городах моления возносились не «о граде сем» [71], а «о царствующем граде сем». В первые недели после революции в упомянутых столицах внимание верующих привлекло исключение из молитв слова «царствующий», что воспринималось как понижение статуса города и неуважение к его истории [72]. Однако, согласно упомянутым распоряжениям высшей церковной власти, сделанным в марте 1917 г., употребление таких «контрреволюционных» слов, как «император», «царствующий» и им подобных, практически исчезло из официального лексикона богослужебной практики РПЦ. Таким образом, через несколько дней после начала Февральской революции Российская церковь перестала быть «монархической», фактически став «республиканской» [73]: не дожидаясь, по словам П.Н.Милюкова, «голоса высшего судьи и властелина — народа в Учредительном собрании» [74] об образе правления, Святейший правительствующий синод РПЦ, повсеместно заменив поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия, провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой. Как неизбежное и закономерное следствие «духовных» действий церковной иерархии, Россия была объявлена А.Ф.Керенским 1 сентября 1917 г. республикой: ибо, с богословской точки зрения, действие «духа» предшествует и обусловливает действие «плоти» [75].

Провозглашение А.Ф.Керенским России демократической республикой до решения Учредительного собрания не имело юридической силы, а было осуществлено по желанию революционной демократии. Узурпацию правительством прав будущего Учредительного собрания и фактическую противоправность объявления России республикой отмечали, например, находившиеся в эмиграции дворцовый комендант Николая II В.Н.Воейков и епископ Флоридский Никон (Рклицкий) [76]. Соответственно, и действия Св. синода являлись осуществлением желания представителей высшего духовенства — «революционной иерократии», «воинствующего клерикализма» — путем уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос о «священстве-царстве», то есть вопрос о том, кто главнее: первосвященник царя или царь — первосвященника [77].
Если различные политические партии и социальные группы общества, двигавшие революционный процесс, были заинтересованы в свержении авторитарной власти российского самодержца, то духовенство было заинтересовано не только в уничтожении монархии, но и, в первую очередь, в «десакрализации» царской власти. Духовенство (в частности, члены Синода РПЦ) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой народовластия нет никаких отличий: «всякая власть — от Бога» [78]. Именно выполнение условия «десакрализации» царской власти было одним из основных этапов в разрешении вопроса «священства-царства» в пользу превосходства церкви над государственной властью, по тому времени — императорской. В необходимости «десакрализации» монархии (в создании «доказательства» того, что земное царство подобно «бренной плоти», а священство подобно «вечному духу»; обоснование тезиса: «дух выше плоти и должен подчинить ее себе») заключался один из основных «революционных» мотивов духовенства.
Монархический строй давал правителю определенные полномочия в церкви, но вместе с тем этому строю была присуща и неопределенность в разграничении прав государственных и церковных. В результате создавался повод для постоянного недовольства духовенства своим «стесненным» положением, «угнетенным» из-за прямого или косвенного участия царя в делах церкви. Светская власть (народовластие), не вмешивающаяся в дела внутреннего управления церкви, дающая ей «свободу» действий и тем самым являющая свою благосклонность к религии, — более привлекательная форма государственной власти для стремившегося к независимости духовенства.
Несмотря на благосклонное официальное отношение высшей иерархии к смене формы государственной власти в России, члены Петроградского религиозно-философского общества, обсуждая на своих заседаниях 11—12 марта церковно-государственные отношения и говоря о харизматической природе царской власти, сочли действия Св. синода недостаточно правомерными. Они постановили довести до сведения Временного правительства следующее: «Принятие Синодом акта отречения царя от престола по обычной канцелярской форме «к сведению и исполнению» совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности факту, которым церковь признала царя в священнодействии коронования помазанником Божиим. Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу таинства царского миропомазания, по аналогии с церковными актами, упраздняющими силу таинств брака и священства» [79]. 

По сути своей действия иерархии РПЦ весной 1917 г. не обрели логического завершения, на что указали члены Петроградского религиозно-философского общества. Но тем не менее актом, предотвращавшим возможность реставрации монархии в России, фактически стала замена богослужебных чинов и молитвословий. Однако альтернатива действиям Синода по отношению к смене формы государственной власти в марте 1917 г. существовала. Она была изложена в действиях и проповедях епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского). 4 марта он обратился с архипастырским призывом «ко всем русским православным христианам», в котором, изложив суть высочайших «Актов» от 2 и 3 марта, охарактеризовал сложившуюся ситуацию в России как «междуцарствие». Призвав всех оказывать всякое послушание Временному правительству, он сказал: «Будем умолять Его Всещедрого (Бога), да устроит Сам Он власть и мир на земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери …Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевленно получить родного Царя от Него Всеблагого Промыслителя» [80]. Аналогичные тезисы содержались и в проповеди пермского архипастыря, сказанной им в кафедральном соборе 5 марта [81].
19 марта епископ Андроник и пермское духовенство в кафедральном соборе и во всех городских церквах сами присягнули и привели народ по установленной Временным правительством присяге на верность служения государству Российскому. Но, принеся в качестве законопослушного гражданина присягу Временному правительству, владыка Андроник активно вел монархическую агитацию, связывая с Учредительным собранием надежды на «возрождение» лишь временно «отстранившегося» от власти царского правления.
«Опасная деятельность» пермского архипастыря (именно так она была расценена местной светской властью и в ведомстве Синода [82]) привлекла внимание Комитета общественной безопасности и Совета рабочих и солдатских депутатов г. Перми, от которых 21 марта на имя обер-прокурора Св. синода была отправлена телеграмма с жалобой, что «епископ Андроник в проповеди сравнивал Николая Второго с пострадавшим Христом, взывал к пастве о жалости к нему». В ответ 22 марта обер-прокурор потребовал от мятежного епископа разъяснений и отчета о его деятельности, направленной на защиту старого строя и «на восстановление духовенства против нового строя». Вызванная «контрреволюционной» деятельностью пермского епископа переписка между ним и оберпрокурором завершилась 16 апреля подробным объяснительным письмом епископа Андроника, в котором говорилось: «Узаконяющий Временное правительство акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное собрание. ...Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным собранием. До того же времени ни один гражданин не лишен свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное собрание, если кто-то уже бесповоротно вырешил вопрос об образе правления в России. Как уже неоднократно и заявлял, Временному правительству я подчинился, подчиняюсь и всех призываю подчиняться. ...Недоумеваю — на каком основании Вы находите нужным ...обвинять меня «в возбуждении народа не только против Временного правительства, но и против духовной власти вообще» [83].
Таким образом, действия епископа Андроника по признанию власти Временного правительства, по «временному» признанию народовластия не были односторонне направленными и не исключали возможности реставрации монархии, вследствие теоретически возможного решения об этом Учредительного собрания. Аналогичные проповеди о «междуцарствии», о необходимости «возврата монархии» вели и другие, хотя и немногочисленные представители духовенства [84]. Например, священник А.Долгошевский из села Синие Липеги Нижне-Девицкой волости Воронежского уезда. Он призывал паству: «Молитесь Богу о царе. Бог поможет нам опять царя восстановить на царство. Без царя немыслимо нам жить» [85]. Священник церкви села Калинникове Юрьевицкого уезда Костромской (?) [86] губернии на пасхальной неделе (в период со 2 по 8 апреля 1917 г.) поучал паству, что спасение России будет, «если будет снова старое правительство во главе с царем-батюшкой» [87].

Альтернатива действиям Святейшего синода была и по отношению к исправлению содержания богослужебных чинов и молитвословий. Так, священник Алексий Вешняков Троицкой Устьевской церкви Вологодской епархии на протяжении весны 1917 г. совмещал молитвы и о Временном правительстве, и о царской власти, чем подчеркивал в богослужениях временную нерешенность вопроса о государственной власти. Расследование, назначенное обер-прокурором Синода по доносу прихожан этой церкви и проводимое викарным епископом Вельским Антонием (Быстровым) установило, что священник Алексий «поминал и никогда не отказывался поминать новое правительство», но одновременно «упорно продолжал за богослужениями поминать прежнее правительство» [88]. Молитва о царе вплоть до конца марта и даже до конца апреля 1917 г. возглашалась и в отдельных приходах различных епархий: например, в Екатеринбургской, Оренбургской, Таврической, Херсонской, Тамбовской, Казанской, Тверской, в пригородах Петрограда и в действующей армии [89]. Однако примеры такие были единичны: буквально по одному-два, максимум — три в каждой из названных епархий.
Понимание сложившейся политической обстановки в качестве «междуцарствия» существовало и среди некоторых социальных групп населения страны и общественнополитических движений. Ими рассматривался вопрос об альтернативном выборе формы государственной власти: между монархией и республикой [90]. В подтверждение этого можно привести три документа. Первый из них — приказ № 41 вятского губернатора Н.Руднева от 5 марта, в котором автор, ссылаясь на манифест Великого князя Михаила Александровича от 3 марта, сообщал населению, что монархия в России, строго говоря, не ликвидирована. Но при этом император примет власть только по воле народа, выраженной на Учредительном собрании [91]. Второй документ — телеграмма председателю Государственной думы, посланная 5 марта от дворянства г. Казани. В ней высказывалась надежда и пожелание создания в России конституционно-монархического строя. Третий документ — также телеграмма, отправленная Св. синоду 9 марта от Одесского Союза русских людей. В ней содержалась просьба передать Государственной думе и Временному правительству, чтобы те «не насиловали совесть народную» и своими постановлениями не предрешали события, поскольку только народу России предстоит решить, чему быть: царю или республике.
Возможность возврата России к монархии рассматривал и основанный в Петрограде 7 марта 1917 г. так называемый обновленческий «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян». В его программе отмечалось, что союз «с ней (монархией) дела никогда иметь не может и не будет», что «союз хочет быть за народ, а не против народа». То есть и «обновленцы», определенно высказываясь о желаемой республиканской форме правления [93], открыто выступали против монархического государственного строя, чем фактически указывали на сложившееся в России «междуцарствие''.
Таким образом, весной 1917 г. в Православной церкви со стороны отдельных (единичных) представителей духовенства звучали проповеди и молитвословия, в которых отражалось сложившееся в стране «междуцарствие». Деятельность этих священнослужителей соответствовала положениям «Акта...» Вел. кн. Михаила Александровича о временной «неопределенности» формы власти в России. Но, расходясь с действиями Св. синода, сводившимися к поддержке «укрепления и углубления» революционных преобразований в государстве, эта «промонархическая» проповедническая деятельность подвергалась преследованию со стороны самого же Святейшего правительствующего синода и его обер-прокурора (о чем будет сказано ниже). Поэтому любая «контрреволюционная» проповедь духовенства [94] автоматически расценивалась как «возбуждение народа против духовной власти» Синода. Как об этом и говорил епископ Пермский Андроник.
В первых числах марта 1917 г. среди духовенства существовали и отличающиеся от установленной Синодом формы поминовения государственной власти. Так, 3 марта на общем собрании духовенства Костромы была установлена новая форма молитвы — «О благоверных предержащих властях» [95]. В тот же день представителями московского духовенства — членами Государственной думы было принято решение вместо молитв за царя и царскую фамилию произносить «О Велицей державе Российской и правителях ея». Благочинные Москвы до получения соответствующего указа Св. синода решили поминать «Богохранимую державу Российскую и правительство ея» [96]. В Петрограде собрание благочинных предписало духовенству молиться о «Правительстве богохранимой державы Российской» [97]. Духовенство г. Ставрополя во главе с епископом Александровским Михаилом (Космодемьянским) решило установить поминовение «Богохранимой державы Российской и христолюбивого воинства» [98]. Аналогичные формы поминовения были приняты и в других местах [99]. Перечисленные молитвы были достаточно неопределенны по своему содержанию. Однако их общая форма с поминовением «правительства» или «властей» в период «междуцарствия» подчеркивала неопределенность самой российской власти до окончательного решения Учредительного собрания. Постановления Св. синода об однозначном упразднении поминовения царской власти и о необходимости на богослужениях молиться только о народовластии (о Временном правительстве), в противоположность решениям с мест, по сути не оставляли шанса для возвращения Учредительным собранием российской монархии хотя бы даже в конституционной форме.....

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)