Красная Армия 1945 год (3)

(Красная Армия 1945 год (2), (1) )На Западе постоянно муссируется тезис о «бесчинствах» Красной Армии на занятой ею территории Германии. 

Между тем, документы показывают, что в западных зонах оккупации отнюдь не было той идиллии, образ которой сегодня внушается немецкому, да и всему западному сознанию. Радиообращение Эйзенхауэра «Мы приходим победителями!» вполне чётко подразумевало и «право победителей», и «горе побежденным».
В докладе 7-го отделения Политотдела 61-й армии 1-го Белорусского фронта от 11 мая 1945 г. «О работе американской армии и военных властей среди немецкого населения» сообщалось: «Американским солдатам и офицерам запрещено общаться с местным населением. Этот запрет, однако, нарушается. За последнее время было до 100 случаев изнасилования, хотя за изнасилование получается расстрел» [42].
Особенно отличились негритянские части. В конце апреля 1945 г. немецкий коммунист Ганс Ендрецкий, освобождённый из тюрьмы западными союзниками, сообщал о положении в зоне Германии, оккупированной американскими войсками: «Большая часть оккупационных войск в районе Эрлангена до Бамберга и в самом Бамберге были негритянские части. Эти негритянские части расположились, главным образом, в тех местах, где оказывалось большое сопротивление. Мне рассказывали о таких бесчинствах этих негров, как ограбление квартир, отнятие предметов украшения, разорение жилых помещений и нападения на детей.
В Бамберге перед зданием школы, где были расквартированы эти негры, лежали три расстрелянных негра, которые несколько времени тому назад были расстреляны военно-полицейским патрулём за то, что напали на детей. Но также и белые регулярные американские войска проделывали подобные бесчинства...» [42]. О.А. Ржешевский приводит данные, согласно которым в армии США, где после вступления на территорию Германии резко возросло число изнасилований, за это преступление и за убийства было казнено 69 чел. [43]
Интересные свидетельства оставил австралийский военный корреспондент Осмар Уайт, который в 1944-1945 гг. находился в Европе в рядах 3-й американской армии под командованием Джорджа Патона. Его дневники и газетные статьи легли в основу книги «Дорога победителя: свидетельство очевидца Германии 1945 года» (Conquerors' Road: An Eyewitness Account of Germany 1945) [44], где приводится много нелестных характеристик поведению американских солдат в побеждённой Германии. Книга была написана ещё в 1945 г., но тогда издатели отказались от её публикации из-за содержащейся в ней критики оккупационной политики союзников. Она увидела свет лишь в конце XX в.

В ней О.Уайт, в частности, писал: «После того как боевые действия переместились на немецкую землю, солдатами фронтовых частей и теми, кто следовал непосредственно за ними, было совершено немало изнасилований. Количество их зависело от отношения к этому старших офицеров. В некоторых случаях личности нарушителей были установлены, они были отданы под суд и наказаны. Юристы держались скрытно, но признавали, что за жестокие и извращённые половые акты с немецкими женщинами некоторые солдаты были расстреляны (особенно в тех случаях, когда это были негры). Однако я знал, что многие женщины были изнасилованы и белыми американцами. Никаких акций против преступников предпринято не было» [44].
И далее – подробно, с деталями, с приведением мнений самих немецких женщин: «На одном участке фронта один довольно заслуженный командующий остроумно заметил: «Совокупление без беседы не является братанием!» Другой офицер как-то сухо заметил по поводу приказа о недопустимости «братания»: «Определённо, это впервые в истории, когда серьёзное усилие прилагается для того, чтобы лишить солдат права на женщин в побеждённой стране». Вероятно, наиболее заслуживающая доверия характеристика ситуации была дана интеллигентной австрийкой средних лет из Бад-Хомбурга: «Разумеется, солдаты берут женщин... После оккупации этого города на протяжении многих ночей нас будили солдаты, стуча в двери и требуя Fraulen. Иногда они врывались в дом силой. Иногда женщинам удавалось спрятаться или убежать». Я спросил её, знала ли она женщин, которых и в самом деле изнасиловали.
Она задумалась на мгновение и ответила: «Нет, не думаю, что это случалось часто. Вы должны помнить, что сейчас, в отличие от тех времён, когда нацистские идеи ещё не получили распространения, немецких женщин не ужасает мысль о том, что мужчина может применить к ним насилие. Они боятся, это правда. Но они больше боятся того, что их изобьют, чем то, что их изнасилуют. Сами увидите. Если ваши солдаты будут достаточно терпеливы, они увидят, что немецкие женщины довольно покорны».
«Запрет на братание»(no-fraternisation rule), провозглашённый сразу же после вступления американцев на немецкую территорию, так никогда и не действовал. Он был абсурдно искусственным, и ввести его в действие было просто невозможно. Первоначально он был направлен на предотвращение сожительства британских и американских солдат с немецкими женщинами. Но как только закончились бои и войска были размещены по местам постоянной дислокации, значительное количество офицеров и солдат, особенно из состава военной администрации, начало завязывать с немецкими женщинами отношения всех категорий – от хождения к проституткам, до нормальных и благородных романов.

Одна берлинская прачка так высказалась по этому поводу: «Девочки Гитлера очень скоро затащат ваших солдат в постель и заставят их забыть о приказах. Они не считают, что в этом есть что-то неправильное. Они получат удовольствие и после посмеются и пошутят. В траханье нет ничего плохого. Сами увидите – скоро они станут спать с неграми и евреями!» Безупречные арийские девственницы, может, когда-то и подписывались на нацистские идеологические журналы, однако их пуританские принципы не смогли пережить полового воздержания.
После нескольких убогих и бессмысленных военных судов над козлами отпущения «запрет на братание» превратился в пустой звук. Насколько я знаю, солдаты из американской дивизии, которая освободила Бухенвальд в апреле, спали с немками уже к концу мая. Они сами хвастались этим. Когда лагерь расчистили и превратили в центр для перемещённых лиц, ряды бараков, в которых сотни восточноевропейцев умерли от голода и болезней, были обставлены награбленной в Веймаре мебелью и превращены в бордель. Он процветал и снабжал лагерь бесчисленными консервами и сигаретами» [44]. А вот свидетельство одной из немецких женщин о поведении французов: «Когда же в мае 1945 года война окончилась, появились «освободители» – это были молодые французские офицеры, – то от радостного ощущения конца войны сразу же не осталось и следа. Многие женщины подверглись нападению и были изнасилованы. Так начался мир!» [45]
Другой «французский» пример касается периода активных боевых действий. Согласно докладу сенатора от штата Миссури Джеймса Эстланда, сделанному в сенате США (17 июля 1945 г.) 23 апреля 1945 г., «за первый день пребывания французских войск в Штутгарте было зарегистрировано 1198 случаев изнасилований немецких женщин». Сенатор сообщил, что сенегальские солдаты, входившие в туземные части французской армии, в течение пяти дней изнасиловали несколько сотен женщин, загнанных в штутгартскую подземку. В те дни в полиции оказалось несколько заявлений об убийствах женщин, совершаемых людьми в чалмах [46].
Досталось от «туземцев» и итальянцам. При взятии союзническими войсками итальянского города Монте-Кассино в первых числах июня 1944 г., за несколько дней до высадки союзников в Нормандии, марокканские гумьеры из состава Французского экспедиционного корпуса совершили множественные преступления в отношении местного населения, включавшие изнасилования, убийства и пытки. В окрестных сёлах они изнасиловали всех женщин и девочек в возрасте от 11 до 86 лет, числом около 3000. Несколько сотен женщин погибли в результате группового изнасилования. Было убито 800 итальянских мужчин, пытавшихся защитить своих женщин. Кроме того, марокканцы насиловали и юношей. Эти преступления стали известны в Италии под названием «мароккинат» – «действия, совершённые марокканцами» [46]. Впоследствии чернокожие американские войска, размещённые в Неаполе, имели свободный доступ к итальянским женщинам с разрешения своего начальства [47].
А вот несколько сообщений американской и английской прессы, процитированных в вышедшей в 1946 г. в США брошюре Остина Эппа «Изнасилование женщин завоёванной Европы». Живописуя, как водится, «зверства большевиков» (изнасилованные монахини, беременные в родильных домах, малолетние девочки и даже мальчики, и т.п.), он, тем не менее, признаёт масштаб насилий в западной оккупационной зоне: «Сильвестер Михельфельдер, лютеранский пастор, писал в Christian Century:«Толпы безнаказанных бандитов в английской и американской форме грабят поезда. Женщин и девочек насилуют на глазах у всех. Их заставляют ходить голыми...»
Джон Дос Пассос в журнале Life от 7 января 1946 г. цитирует «краснощёкого майора», заявляющего, что «похоть, виски и грабёж – награда для солдата». Один военнослужащий писал в журнале Time от 12 ноября 1945 г.: «Многие нормальные американские семьи пришли бы в ужас, если бы они узнали, с какой полнейшей бесчувственностью ко всему человеческому «наши ребята» вели себя здесь...»
Военный американский связист Эдвард Уайз в своём дневнике писал: «Перебрались в Оберхунден. Цветные ребята устроили здесь чёрт-те что. Они подожгли дома, резали всех подряд немцев бритвами и насиловали». Армейский сержант писал: «И наша армия и британская армия... внесли свою долю в грабежи и изнасилования... Хотя эти преступления не являются характерными для наших войск, однако их процент достаточно велик, чтобы дать нашей армии зловещую репутацию, так что и мы тоже можем считаться армией насильников» [47].

Дневной рацион немцев, установленный западными оккупационными властями, был ниже, чем американский завтрак. Поэтому неслучайной выглядит запись, характеризующая военную проституцию: «5 декабря 1945 г. Christian Century сообщал: «Американский начальник военной полиции подполковник Джеральд Ф.Бин сказал, что изнасилования не являются проблемой для военной полиции, поскольку немного еды, плитка шоколада или кусок мыла делают изнасилование излишним. Задумайтесь над этим, если вы хотите понять положение в Германии».
Лондонская Weekly Review от 25 октября 1945 г. описывала это так: «Беспризорные молодые девушки открыто предлагают себя за еду или ночлег... всё очень просто, для продажи у них осталась единственная вещь, и они её продают... как способ умереть, это может быть даже хуже, чем голод, но это отодвигает смерть на месяцы, или даже годы».
Д-р Джордж Н. Шустер, президент колледжа Хантер, писал в декабре 1945 г. в Catholic Digest после посещения американской оккупационной зоны: «...Европа является сейчас местом, где женщина проиграла многолетнюю борьбу за благопристойность, потому что только бесстыдные остались живы…» По сообщению журнала Time от 17 сентября 1945 г. правительство поставляло солдатам примерно 50 млн. презервативов в месяц с живописными иллюстрациями по их использованию. Фактически солдатам говорилось: «Преподайте этим немцам урок и приятно проведите время!» [47]. При этом, согласно сообщению Аssociated Rress от 12 сентября 1945 г., американское правительство известило своих военнослужащих о том, что «браки с неполноценными немками категорически запрещены», поощряя там самым «свободную любовь» во всех её формах.
Автор одной из статей в New York World Telegram от 21 января 1945 г. Констатировал: «Американцы смотрят на немок как на добычу, подобно фотоаппаратам и люгерам». Согласно лондонской Международной службе новостей от 31 января 1946 г., когда жёны американских солдат приехали в Германию, то они получили специальное разрешение носить военную форму, потому что «Джи Ай (американские солдаты) не хотели, чтобы оккупационные войска по ошибке приняли их за фройлян (нем. Девушки)».
Д-р Г. Стюарт в медицинском отчёте, представленном генералу Эйзенхауэру, сообщал, что за первые шесть месяцев американской оккупации уровень венерических заболеваний возрос в двадцать раз по сравнению с уровнем, который был в Германии прежде» [47].
«Райская жизнь» в западной зоне оккупации оказалась такова, что даже запуганные пропагандой о русских зверствах беженцы постепенно возвращались в районы, занятые советскими войсками. Так, в докладе И. Серова Л. Берии от 4 июня 1945 г. о проведённой работе за май месяц по обеспечению населения г. Берлина говорилось: «Путём опроса возвращающихся берлинцев установлено, что немцы, проживающие на территории союзников, подвергаются жестокому обращению английских и американских войск, в связи с чем они возвращаются на нашу территорию. Кроме того, немецкое население, проживая на территории союзников, уже испытывает голод в снабжении продовольствием» [48]. Далее И. Серов сообщает, что в течение месяца с момента занятия советскими войсками Берлина в город вернулось около 800 тыс. человек, бежавших с отступавшими германскими частями, в результате чего число его жителей увеличилось до 3 млн. 100 тыс. чел., и что «снабжение населения хлебом проводится регулярно, по установленным нормам, и никаких перебоев за это время не было» [48].
Неслучайно первый бургомистр Боннака (район Лихтенберг) заявил, комментируя введённые русским командованием нормы питания для жителей Берлина: «Все говорят, что такие высокие нормы нас поразили. Особенно высокие нормы на хлеб. Каждый понимает, что мы не можем претендовать на такое питание, которое установлено русским командованием, поэтому с приходом Красной Армии мы ждали голодной смерти и отправку оставшихся в живых в Сибирь. Ведь это поистине великодушие, когда мы на деле убедились, что установленные сейчас нормы являются выше, чем даже при Гитлере... Население опасается только одного – не перейдут ли эти районы американцам и англичанам. Это будет крайне неприятно. От американцев и англичан ждать ничего хорошего не приходится…» [42].
Житель города Гофман в разговоре с соседями высказался так: «Из рассказов прибывающих в Берлин немцев с территории, занятой союзниками, известно, что они очень плохо относятся к немцам, избивают плётками женщин. Русские лучше, они хорошо обращаются с немцами и дают питание. Я желаю, чтобы в Берлине были только русские» [48].

О том же на основе собственного опыта в кругу соседок говорила и вернувшаяся в Берлин немка Эда: «На территории, занятой союзниками, немцам живётся очень трудно, так как отношение плохое – часто бьют палками и плётками. Мирным жителям разрешается ходить только в установленное время. Питания не дают. Очень многие немцы пытаются перейти на территорию, занятую Красной Армией, но их не пускают. Очень было бы хорошо, чтобы в Берлине были только русские» [48].
Западные союзники не только насиловали женщин и держали население на голодном пайке, но и занимались грабежом, мародёрством, охотой за трофеями. Свидетельства об их поведении в Германии встречаются во многих немецких мемуарах. Например, обер-ефрейтор Кописке вспоминал: «Мы вышли к деревне Мекленбург... Там я увидел первых «томми» – трёх ребят с лёгким ручным пулемётом, видимо, пулемётное отделение. Они лениво развалились на копне сена и даже не проявили интереса ко мне. Пулемёт стоял на земле. Повсюду толпы народа шли на запад, некоторые даже на повозках, но англичанам это явно было до лампочки. Один на губной гармошке наигрывал песенку «Лили Марлен». Это был только передовой отряд. Либо они просто больше не брали нас в расчёт, либо у них было какое-то своё, особое представление о ведении войны.
Чуть дальше, на железнодорожном переезде перед самой деревней, нас встретил «пост по сбору оружия и часов». Я думал, что мне это снится: цивилизованные, благополучные англичане отбирают часы у заросших грязью немецких солдат! Оттуда нас отправили на школьный двор в центре деревни. Там уже собралось немало немецких солдат. Охранявшие нас англичане катали между зубов жевательную резинку – что было для нас в новинку – и хвалились друг перед другом своими трофеями, высоко вскидывая руки, унизанные наручными часами» [49].

Про трофейные часы у союзников вспоминают и наши мемуаристы. Вот что наблюдал Н.Н. Никулин в конце мая 1945 г. в поверженном Берлине: «У Бранденбургских ворот возникла огромная барахолка, на которой шла любая валюта и можно было купить всё: костюм, пистолет, жратву, женщину, автомашину. Я видел, как американский полковник прямо из джипа торговал часами, развесив их на растопыренных пальцах...» [50]
Американская «охота за трофеями» отражена и в мемуарах Осмара Уайта: «Победа подразумевала право на трофеи. Победители отбирали у врага всё, что им нравилось: выпивку, сигары, фотоаппараты, бинокли, пистолеты, охотничьи ружья, декоративные мечи и кинжалы, серебряные украшения, посуду, меха. Этот вид грабежа назывался «освобождением» или «взятием сувениров». Военная полиция не обращала на это внимания до той поры, пока хищные освободители (обычно солдаты вспомогательных частей и транспортники) не начали красть дорогие машины, антикварную мебель, радиоприёмники, инструменты и другое промышленное оборудование и придумывать хитрые методы контрабандной доставки краденого на побережье с тем, чтобы потом переправить это в Англию. Только после окончания боёв, когда грабёж превратился в организованный криминальный рэкет, военное командование вмешалось и установило закон и порядок. До того солдаты брали, что хотели, и немцам при этом приходилось несладко» [43].
Для сравнения приведём свидетельства с советской стороны. 19 февраля 1945 г., находясь на границе с Германией, военнослужащая М. Анненкова писала подруге: «Верочка, останусь жива, то, как поеду к тебе, постараюсь привезти подарок с какой-нибудь Гретхен. Рассказывают, которые уже воевали, немцы всё оставляют...» [51]
«Фриц бежит, всё своё бросает, – писала родным 20 февраля 1945 г. из действующей армии В. Герасимова. – Невольно вспоминается 41-й год. В квартирах всё оставлено – шикарная обстановка, посуда и вещи. Наши солдаты теперь имеют право посылать посылки, и они не теряются. Я уже писала, что мы были в барских домах, где жили немецкие бароны. Они бежали, оставляя всё своё хозяйство. А мы питаемся и поправляемся за их счёт. У нас нет недостатка ни в свинине, ни в пище, ни в сахаре. Мы уже заелись и нам не всё хочется кушать. Теперь перед нами будет Германия, и вот иногда встречаются колонны фрицев, как будто чем-то прибитых, с котомками за плечами. Пусть на себе поймут, как это хорошо. Иногда встречаются и наши, возвращающиеся на Родину люди. Их сразу можно узнать. И вот невольно сравниваешь 41-й год с 45-м и думаешь, что этот 45-й должен быть завершающим» [51].
24 февраля 1945 г. Г.Ярцева писала с фронта: «…если б была возможность, можно б было выслать чудесные посылки из трофейных вещей. Есть кое-что. Это бы нашим разутым и раздетым. Какие города я видела, каких мужчин и женщин. И глядя на них, тобой овладевает такое зло, такая ненависть! Гуляют, любят, живут, а их идёшь и освобождаешь. Они же смеются над русскими – «Швайн!» Да, да! Сволочи... Не люблю никого, кроме СССР, кроме тех народов, кои живут у нас. Не верю ни в какие дружбы с поляками и прочими литовцами...» [51]
Можно понять чувства тех, кто отправлял домой, в разрушенную родную деревню разрешённую командованием посылку из собранных трофеев. Однако при этом в подавляющем большинстве случаев речь шла не об изъятых у населения ценностях, а об оставленных и бесхозных вещах. Так, старшина В.В. Сырлицин в письмах к жене (июнь 1945 г.) объяснял происхождение вещей, отправленных ей в посылках: «Всё это приобретено совершенно честным путём и не воображай, что в Германии разбой и грабёж идёт. Полный порядок. При наступлении конфисковали брошенное «тузами» берлинскими и распределяли по-товарищески кому что нравится». В другом письме он подчёркивал: «Мы здесь не похожи на фрицев, бывших в Краснодаре – никто не грабит и не берёт ничего у населения, но это наши законные трофеи, взятые или в столичном Берлинском магазине и складе или найденные распотрошённые чемоданы тех, кто давал «стрекоча» из Берлина» [52].

А вот рассказ миномётчика Н.А. Орлова: «…по поводу трофеев. Наглого грабежа на моих глазах не было. Если кто-то что-то брал, то только в брошенных домах и магазинах. «Всевидящее око» особистов в Германии не дремало. За мародёрство иногда расстреливали... Офицеры наши брали в особняках картины, гобелены и прочие серьёзные вещи. Когда разрешили посылать посылки домой, были ограничения в весе, если я не ошибаюсь, офицер мог послать посылку до 8 кг веса, солдат – до трёх килограмм. Я матери послал посылку с отрезами ткани, и она благополучно дошла до адресата. Нарвались как-то на ящик немецких часов – «штамповок», всем расчётом соорудили посылки, но эти посылки «пропали без вести». У каждого в роте появилась «коллекция» часов и зажигалок, которую держали, как правило, в котелках. Знаменитая фронтовая игра «махнём не глядя» уже выглядела так: стоят двое, у каждого за спиной котелок, которыми и «махались». Но чтобы кто-то кольца золотые в кисете таскал – я не видел» [53].

Нельзя отрицать факты «трофейно-посылочной лихорадки» в советских войсках на заключительном этапе войны и сразу после её окончания (политорганы именовали это явление «барахольством» [51]), однако, в отличие от западных союзников, «нажиться» и «обогатиться» при этом стремились всё же немногие, в основном «тыловики и обозники». Пренебрежительные высказывания о вещах – мелочь, тряпки, дрянь, барахло – встречались в письмах и дневниках очень часто. «Мелочность быта непроизвольно отторгалась теми, кто ежедневно переживал смертельную опасность» [52].
Большинство советских военнослужащих старалось просто поддержать в тылу свои семьи, высылая в разорённые города и сёла необходимые в быту мелочи, чтобы хоть как-то возместить понесённые в связи с войной потери или дать возможность близким обменять присланное на продукты питания. При этом следует отметить особую проблему восприятия советскими людьми заграницы, довоенные представления о которой сильно расходились с увиденным в действительности. Годами внушаемые идеологические стереотипы пришли в противоречие с реальным жизненным опытом. Недаром так тревожили политотделы «новые настроения», когда в письмах домой солдаты описывали жизнь и быт немецкого населения «в розовых красках», сравнивая увиденное с тем, как жили сами до войны, и делая из этого «политически неверные выводы» [51].
«В Германии мы увидели, что такое цивилизация, – вспоминал Н.А. Орлов. – Даже к самому маленькому немецкому посёлку вела асфальтированная дорога. Все деревья вдоль дорог были пронумерованы. Кругом чистота. Сельские сортиры были выложены кафелем. Поразили имперские дороги. На обочинах не было телеграфных или электрических столбов. Лента дороги использовалась немецкой авиацией как взлётная полоса, и мы от немецких самолётов в конце войны лиха натерпелись немало. Дома с роскошной, по нашим понятиям и представлениям, обстановкой. Огромные погреба, заставленные банками с провизией, солониной, компотами, вареньями... Еды в их запасниках было столько, что немцы ещё могли спокойно лет пять в блокаде просидеть, продолжая войну» [53].
Даже бедные по европейским стандартам дома казались им зажиточными, вызывая, с одной стороны, зависть и восхищение, а с другой – озлобляя своей, по их понятиям, роскошью. Так, в документах того периода часто упоминаются разбитые часы, рояли, зеркала. «Наступаем, можно сказать, совершаем триумфальное шествие по Восточной Пруссии, – рассказывала в письме своему фронтовому другу Ю.П. Шарапову от 9 февраля 1945 г. из-под Кенигсберга военврач Н.Н. Решетникова. – Ничего общего нет с нашим лесным наступлением [в Карелии]. Двигаемся по прекрасным шоссе. Всюду и везде валяется разбитая техника, разбитые фургоны с различным ярким тряпьём. Бродят коровы, свиньи, лошади, птицы. Трупы убитых перемешались с толпами беженцев – латышей, поляков, французов, русских, немцев, которые двигаются от фронта на восток на лошадях, пешком, на велосипедах, детских колясках, и на чем только они не едут. Вид этой пестрой, грязной и помятой толпы ужасен, особенно вечером, когда они ищут ночлега, а все дома и постройки заняты войсками.

А войск здесь столько, что даже мы не всегда находим себе дома. Вот, например, сейчас расположились в лесу в палатках... Жили здесь культурно и богато, но поражает стандарт везде и всюду. И после этого окружающая роскошь кажется ничтожной, и когда замерзаешь, то без сожаления ломаешь и бьёшь прекрасную мебель красного или орехового дерева на дрова. Если бы ты только знал, сколько уничтожается ценностей Иванами, сколько сожжено прекраснейших, комфортабельных домов. А в то же время солдаты и правы. С собой на тот свет или на этот всего взять не может, а, разбив зеркало во всю стену, ему делается как-то легче, – своеобразное отвлечение, разрядка общего напряжения организма и сознания» [54].

Это распространённое явление – бессмысленное уничтожение предметов роскоши и быта на вражеской земле, отмеченное военным медиком, служило не только для психологической разрядки. И своим разрушительством, и отдельными актами насилия, направленными на гражданское население Германии, люди выплёскивали чувство мести за гибель семьи и друзей, за разрушенный дом, за свою сломанную жизнь. Нетрудно понять чувства солдата, крушившего предметы быта, который давал выход своей горечи. При этом «дух разрушения» не был отличительной чертой именно советских войск.
Так, О.Уайт отмечал: «Я видел немало случаев преднамеренной и злоумышленной жестокости. Солдаты считали, что они всего лишь восстанавливают справедливость и несут морально обоснованное возмездие той расе, которая угнетала Западную Европу на протяжении пяти лет. Покорность немцев никак не влияла на поведение победителей, а напротив, возбуждала гнев и презрение. Мне довелось видеть, как американские солдаты преднамеренно и планомерно громили немецкий дом в Эрфурте...» [44] 

Продолжение будет